Фото:
Инвест-Форсайт
Последние полтора года показали, что глобальная энергетика становится ареной жесткой конкурентной борьбы с широким использованием политических и даже военно-политических инструментов и административного ресурса. Вероятно, такое положение сохранится на обозримую перспективу, поскольку это отражает важные парадигмы развития современной глобальной экономики, в частности ключевое значение энергетических ресурсов и энергетических балансов для будущего экономического роста, а также механизмов монетизации и реинвестирования энергетической ренты как финансовых потоков, в наибольшей степени отражающих реальные производственные процессы и ресурсы, а главное, неизбежно возобновляемые в ходе повторяющихся циклов социального обеспечения.
Министр энергетики РФ Александр Новак и гендиректор ПАО «Россети» Павел Ливинский во время круглого стола «Развитие электросетевого комплекса субъектов РФ в эпоху глобальных технологических изменений» на РИФ в Сочи. Евгений Биятов / РИА Новости
Отметим эволюцию подхода США: от попыток полной хаотизации пространства глобальной энергетики в период 2017—2018 гг. к более тонким попыткам использовать потенциал региональных институтов в своих интересах, превращаясь в доминантную силу в глобальной энергетике. Это может свидетельствовать о возникновении нового консенсуса между представителями американских сырьевиков и финансистами относительно моделей реструктуризации глобальной энергетики и обеспечения доминирования США на рынке, что может уже в самое ближайшее время привести к существенным изменениям и на операционном, и на стратегическом уровне.
Эти процессы касаются не только России. Но применительно к нашей стране они проявляются наиболее остро, фактически ставя под сомнение способность России и дальше играть системообразующую роль на глобальном энергетическом рынке. С учетом особенностей складывающейся ситуации проблемы дальнейшего развития потенциала России как глобальной энергетической сверхдержавы будут проявляться как на стратегическом, так и на операционном уровне.
Эпическая битва за право Германии самостоятельно решать вопросы собственной энергетической безопасности, наблюдаемая уже скоро год, говорит не только о новом формате давления на Россию, когда страны-сателлиты США готовы действовать себе в убыток ради сохранения атлантической солидарности, но и о новом контексте развития отрасли, в котором предстоит действовать России на ближайшие годы. Главным моментом в этом новом контексте является невозможность достижения «окончательной победы» и периодические не всегда предсказуемые изменения правил игры по политическим соображениям.
Ситуация осложняется тем, что Россия считала себя защищенной как крупнейший поставщик углеводородов, исходя из того, что важность нашей страны как поставщика исключает возможность действий против нее, направленных на полное ее вытеснение с рынка. Россия действовала, исходя из приоритета долгосрочных экономических соображений. В момент жесткой перестройки архитектуры глобального рынка, осуществляемой с использованием политических и почти силовых инструментов, долгосрочные, а при определенных условиях и среднесрочные, соображения перестают быть актуальными, во всяком случае в той степени, в какой это характерно для спокойных периодов классической ценовой конкуренции.
Российская энергетическая политика пока не учитывает нового состояния глобальной экономики и меняющейся роли энергетического сектора, ориентируясь на снятие тактических вызовов, прежде всего политизированной транзитности. На деле этот аспект уже сейчас становится вторичным по сравнению с вопросами организации рынка и инвестиционного пространства в сфере углеводородов, а предпринятые крайне затратные действия, как показывает политизированная ситуация вокруг «украинского транзита газа», дали лишь частичный и не всегда положительный результат.
Резко выросшая степень политизации энергетического рынка, практически неограниченное использование бюрократических и политико-административных ограничительных инструментов.
Очевидность этой тенденции снижает то, что большая часть такого рода ограничительных инструментов задействуется против России в связи с ситуацией на Украине, политически легитимизирующей использование против России административных инструментов, но тенденция действует в целом и в других ситуациях, хотя и в менее жестком формате, что доказывает политика США в продавливании поставок сланцевых углеводородов не только на европейский, но и на китайский рынок.
Новая система поставщиков с существенно большей ролью, нежели в предыдущие экономические эпохи, малых поставщиков и посредников. Краткосрочные спекулятивные колебания и манипуляции становятся существенно более важны.
Энергетический сектор важен тем, что именно вокруг него может происходить консолидация новых регионализированных центров экономического роста. Контроль над этими процессами даст возможность как минимум секторального глобального лидерства даже в условиях распада глобализированных экономических систем.
Глобальная торговля начинает все больше обрастать региональными регулятивными механизмами, постепенно начинающими трансформироваться в региональные расчетные механизмы. Этот процесс рано или поздно затронет и инвестиционно-расчетную систему в глобальной энергетике, являющуюся одной из ключевых основ доминирования доллара в глобальной экономике.
Крупнейшие игроки рынка готовы пойти на заведомо менее выгодные условия на ближайшую перспективу для получения стратегической долгосрочной выгоды и способности находиться внутри механизма принятия решений.
Конечно, доминирование США на энергетическом рынке исключает и операционно, и институционально возможность для какой-либо иной силы оказывать влияние, сравнимое с влиянием США. Но на период формирования системы обещание «учесть интересы» может оказаться вполне привлекательным, что доказывает опыт и европейских стран, и — особенно — Китая.
В глобальной энергетике перестают действовать ключевые законы рыночной экономики. Сфера начинает развиваться в рамках существенно более сложной модели. Для российской энергетики это становится серьезным вызовом, который невозможно преодолеть в рамках существующей модели развития отрасли, основанной на безусловно рыночных принципах, но отражающей моновекторность геоэкономического развития России как субглобально значимой экономической системы.
Реализация в последние годы стратегии «разворота на Восток» лишь отчасти смягчала ориентацию российской экономики и топливно-энергетического экспорта на рынок ЕС, но, главное, никак не меняла ситуацию качественно — структура экспорта оставалась преимущественно сырьевой, максимум продукцией первого технологического передела.
Сказанное выше говорит в пользу необходимости инициирования стратегических трансформаций в российской индустрии добычи, переработки и экспорта классических углеводородов и продуктов их переработки. Потребность в новом состоянии энергетического сектора глобальной экономики будет проявляться на трех уровнях.
Организационном: уровне поиска и апробации новых регулятивных механизмов, а затем институтов в энергетике. США будут пытаться добиться безусловного доминирования в новых отраслевых институтах и механизмах регулирования рынка, которые сформируются после его перестройки.
Расчетном: в попытках совершенствования системы монетизации, оборота и инвестиционного использования извлекаемой из торговли энергетическими ресурсами ренты.
Неизбежна борьба за как минимум частичную дедолларизацию глобального оборота энергоресурсов, что отчасти приведет к утрате глобальности в обороте ренты. Полная дедолларизация глобальной энергетики на данной фазе развития невозможна, но частичная — неизбежна. В ряде региональных сегментов энергетического рынка начнет возникать востребованность альтернативных расчетных и реинвестиционных инструментов.
Технологическом: в формировании инвестиционных и управленческих процессов, направленных на совершенствование технологической базы энергетики.
Существует высокая вероятность, что после определения ключевых параметров инвестиционной и расчетной архитектуры глобального энергетического рынка может быть инициирована глобальная программа технологического обновления мировой энергетики с политически мотивированным внедрением «зеленых» технологий и трансформацией существующих в настоящее время механизмов перераспределения энергетической ренты. Это даст возможность как минимум запустить глобальный инвестиционный и технологический цикл, способный поддерживать относительно устойчивые темпы экономического роста с вовлечением в процесс не только развивающихся, но и развитых стран на ближайшие 10-12 лет. Если гипотеза верна, однозначным представляется следующий вывод, касающийся непосредственно России.
При любом варианте развития глобальных экономических процессов критическим для России является переформатирование своего участия в процессах развития глобальной энергетики с точки зрения «надстройки» имеющихся возможностей расчетно-инвестиционной и технологическо-индустриальной составляющей.
Пока развитие российских позиций в глобальной энергетике идет по классическому сценарию борьбы за наиболее платежеспособные внешние рынки: ЕС и Китая. Однако насколько эти рынки могут считаться перспективными уже в среднесрочной перспективе, особенно учитывая происходящие вокруг них процессы? В любом случае Россия должна уже в ближайшие годы сформировать систему эффективного реинвестирования «энергетической ренты» внутри российской экономики не только в инфраструктуру, но и в производство оборудования. Пока же относительные успехи в сохранении своего места на глобальном энергетическом рынке не дали прорывных результатов — отрасль «нового энергетического машиностроения» и соответствующие технологические инвестиционные системы находятся в начальной фазе развития.
С другой стороны, Россия нуждается в масштабном внедрении мер энергосбережения и энергоэффективности внутри страны, чтобы повысить конкурентоспособность экономики, что отчасти может сузить внутренний рынок сбыта российских энергоносителей. Но это даст важный толчок развитию обрабатывающей промышленности и другим отраслям реального сектора российской экономики. Но в целом возможность как минимум временного кризиса перепроизводства в российском ТЭКе является сравнительно высокой, и это может иметь не только значимые последствия с точки зрения наполнения российского бюджета, но и серьезный социальный эффект.
Это делает принципиально важным формирование новой системы стратегического управления отраслью, дающей государству возможность управлять среднесрочными инвестиционными процессами в энергетике и связанных с ней отраслях, а также снимающей остроту клановости в важнейшем секторе российской экономики. Стратегию государственного регулирования в таком случае можно было бы назвать «новое картелирование и демонополизация», что вполне отражало бы «вес» ТЭКа в российской экономике на среднесрочную перспективу.
Потенциал развития России по вектору «энергетической сверхдержавы» начинает исчерпываться. Наиболее быстро и остро это будет проявляться в контексте «газовой политики» России, становящейся в рамках новых тенденций более уязвимой в силу нарастающей политизации отрасли. Попытки России осуществлять контригру в рамках традиционных моделей поведения (в основном по линии коммерческой эффективности) к перелому ситуации не привели, скорее, осложнили ситуацию и привели к нарастающей интрузивности в российскую энергетическую политику со стороны внешних игроков.
России нужен полноценный и стратегически обусловленный «план Б» с точки зрения развития и энергетики внутри страны, и механизмы обеспечения национальных интересов в глобальной энергетической отрасли, основанные на новых реалиях развития мировой экономики, ее регионализации. Но главным принципом развития энергетической политики на обозримую перспективу должно стать усиление среднесрочной координации между крупнейшими российскими игроками глобального рынка.
Структура «плана Б» примерно понятна, важно лишь обеспечить правильное и социально осмысленное сочетание его компонентов. Основой этого «плана Б» должна стать масштабная государственная программа частно-государственного соинвестирования в разработку, производство, внедрение и обновление технологических мощностей, новых технологий и национально произведенного оборудования для топливно-энергетического комплекса, а также нефтехимии. Программа должна иметь долгосрочный характер — минимум в 10-12, а, возможно, и 15 лет. И, главное, осуществляться вне рамок классической модели коммерческой эффективности. Программа должна стать инструментом встраивания России в новую архитектуру глобального энергетического рынка, частью геоэкономических усилий, направленных на создание благоприятных условий развития страны в глобальном экономическом пространстве после 2030 года.
Газификация страны, предложенная руководством «Газпрома», конечно, является шагом в правильном направлении, хотя и несет целый ряд «встроенных» социальных рисков. Проблема газификации в том, что она не меняет сырьевой вектор развития российской отрасли углеводородов и минимально улучшает позиции страны в борьбе за доминирование в глобальной энергетике в условиях ее перестройки.
Такая программа будет являться эффективным и преимущественно рыночным механизмом деофшоризации российской энергетики за счет канализации «энергетической ренты» на производство машиностроительной продукции в пределах национальной российской юрисдикции. В противном случае Россия будет оставаться источником финансовых ресурсов для выстраивания новой архитектуры глобального энергетического рынка, направленной на сокращение влияния в нем России и российских компаний. Программа создания в России фактически с состояния, близкого к нулю, новой машиностроительной отрасли будет явственным демонстратором наличия или отсутствия у российских нефтяников и газовиков среднесрочного инвестиционного мышления и способности учитывать при принятии долгосрочных решений средне— и долгосрочных перспектив.
Помимо данного долгосрочного вектора развития, представляющегося одним из ключевых компонентов долгосрочной экономической стратегии России, можно наметить ряд кратко— и среднесрочных линий развития, не требующих столь больших организационных и/или инвестиционных ресурсов. Отметим, в частности:
Создание системы хеджирования инвестиционных рисков крупных углеводородных компаний при разработках и/или закупках зарубежных технологий и ноу-хау. Государство должно поощрять процессы национализации нефте— и газосервисных компаний.
Это будет отходом от реализовывавшихся в течении последних 30 лет моделей развития большей части отрасли углеводородов в России. Такая трансформация диктуется не только задачами усиления государственного присутствия на рынке, но необходимостью обеспечить устойчивость функционирования отрасли в условиях нарастания санкционного давления и переноса конкурентной борьбы из ценовой политики в технологии.
Стимулирование за счет государственной финансовой и инвестиционной поддержки переработки углеводородов в зонах третьего и четвертого технологического переделов.
Второй технологический передел в переработке углеводородов может и должен оставаться полностью коммерциализированным и стимулироваться за счет чисто монетарных решений. При определенных политических условиях развитие при участии России первого и второго углеводородных технологических переделов могли бы стать элементом «союзнического предложения» со стороны России некоторым ее партнерам по Новой Евразии.
Поощрение малых энергетических проектов. Создание Фонда поощрения малой энергетики для малых городов и муниципальных образований. Проблематика умного города в достаточной степени осознана российскими элитами, чтобы стать основой «малого», но среднесрочного по длительности инвестиционного цикла и обеспечить дополнительный толчок социальной модернизации провинции.
Локализованные в рамках программ пространственного развития проекты по внедрению интегрированных систем энергосбережения в урбанизированных пространствах. В частности, такие программы уже сейчас являются экономической и политической необходимостью в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке.
Максимальное стимулирование научно-технических разработок в сфере переработки углеводородов, прежде всего через создание специализированных инновационных и технологических пространств.
Пилотная апробация системы платежей за поставки углеводородов, включая нефть, минуя долларовые счета. Такая система могла бы стать основной для «альтернативной» системы расчетов и инвестиций.
Основу для системы вполне можно создать на базе системы расчетов за углеводороды, конструируемой Россией в отношении Венесуэлы и Ирана, но с возможностью масштабирования и разнородностью участников. Эта система могла бы обеспечивать и инвестиции в энергетическую сферу, включая возврат «серых» капиталов, что в современной геоэкономической ситуации уже не выглядит полностью неприемлемым.
Специализированная частно-государственная эколого-технологическая программа в сфере улучшения экологических стандартов добычи и переработки углеводородов, а также ликвидация последствий прошлой экологически безответственной хозяйственной деятельности.
Для России экологические стандарты развития отрасли углеводородов могут стать одной из неприятных уязвимостей, вполне способной заменить собой «украинскую» тематику в качестве инструмента ограничения доступа российских углеводородных компаний к важнейшим рынкам.
Даже в таком, структурно «мягком» виде, не предусматривающем глубокой демонополизации отрасли, практически неизбежной для повышения ее эффективности, «план Б» потребует революционного выхода за рамки «инерции стагнации», которая характерна для российского ТЭКа в последние годы, особенно со структурной точки зрения. Эволюционное развитие ранее сложившихся структурных тенденций будет в возникающем динамическом геополитическом и геоэкономическом контексте создавать для развития страны дополнительные риски.
Российская нефтегазовая отрасль должна стать одним из локомотивов пространственного развития и повышения качества экономического роста и способствовать стагнации сырьевой направленности экономики и уже исчерпавшей себя геоэкономической векторности развития.
Ключевым вопросом становится проблема реинвестирования углеводородной ренты, что, безусловно, окажется вопросом политическим. Но именно от решения этого вопроса зависят возможности дальнейшего развития российской государственности. Углеводородная рента не может в среднесрочной перспективе распределяться и реинвестироваться только на основании отраслевых интересов и интересов крупнейших лоббистско-клановых групп, хотя, разумеется, механизм ее изъятия должен быть разумным и компенсационным.
Россия в силу объективных причин вполне может сыграть если не лидерскую, то как минимум ведущую роль в формировании нового инвестиционного и расчетного пространства в энергетике — хотя бы потому что в силу особенностей американской санкционной политики, нацеленной на подрыв российских позиций в сфере экспорта углеводородов и лишение Москвы возможности накопления инвестиционных ресурсов для развития отрасли, Россия менее, чем многие другие игроки рынка, заинтересована в сохранении существующей системы. Хотя, конечно, существует такой фактор, как инерция долгосрочного взаимодействия, проявляющаяся в наибольшей мере в отношениях России и ЕС в газовой сфере. В целом сочетание объективных и субъективных факторов будет подталкивать Москву к кардинальной смене сложившихся в «нулевые» и «десятые» годы XXI века парадигм присутствия на глобальном энергетическом рынке. Главной целью России на сегодняшнем этапе развития является формирование условий для получения безусловных лидерских, доминирующих позиций в глобальной энергетике на следующем цикле ее развития, в момент, когда интенсивность американских усилий по обеспечению доминирования на рынке начнет как минимум сокращаться.
Автор: Дмитрий Евстафьев — профессор факультета коммуникаций, медиа и дизайна Высшей школы экономики
